Мужество в понятиях адыга
Традиционно мужество ассоциируется со способностью противостоять всему, что разрушает, дезорганизует этически выверенное мышление и поведение.
Поэтому отсутствие данного качества воспринимают как существенный недостаток культурной самоорганизации личности и общества, ведущий к хаосу, подрывающий основы социальной дисциплины и порядка, элементарных человеческих отношений. Л1ыгъэ здэщымы1эм ц1ыхугъэ ущымылъыхъуэ, — говорят в данной связи адыги, что означает “Там где нет мужества, не ищи человечности”. Мужество — не только большая воля, но и важное моральное свойство, ассоциирующееся с силой нравственных позиций и устремлений личности или, как говорили еще философы древней Греции, со “стойкостью в исполнении должного”. Благодаря мужеству человек преодолевает страх, превозмогает боль, усталость, голод, холод, стойко переносит удары судьбы, действует решительно в условиях опасности. Как правило, все это связывают с маскулинностью и нет, следовательно, ничего удивительного в том, что в основе термина “мужество” лежит слово “мужчина”. О мужественном человеке говорят: л1ыгъэ хэлъщ — “обладает мужеством”. Но можно ограничиться коротким л1ы, л1ыщ — “мужчина”. К экстремальным ситуациям, когда исполнение долга чести сопряжено с риском для жизни, приурочены высказывания: Е ул1ын, е ул1эн — “Мужество или смерть”; Л1ыгъэражалымщыщтэркъым — “Мужество не знает страха перед смертью”. Большой нравственной силой обладает афоризм: Л1эным л1ыгъэ хэлъщ (В смерти заключено мужество). При всех обстоятельствах рекомендуют принять смерть с честью — без паники, без жалоб и суеты, с благодарностью к близким. Недаром говорят: Ул1ын — зы, ул1эн – т1у (Быть мужчиной, во-первых, умереть мужчиной, во-вторых). Идеал мужества — достойная жизнь, заканчивающаяся не менее достойной смертью. Это, иначе говоря, социальная обязанность и ценность высшего порядка, перед которой меркнет ценность самой жизни. С общей направленностью этих суждений согласуются представления о сложности и многогранности мужества. Помимо храбрости, отваги, воинской доблести в семантическом поле данной категории базисные моральные качества: почтительность, человечность, щедрость, сдержанность, рассудительность, мудрость, справедливость… Одной из форм мужества принято считать великодушие и широту души. Отсюда термины л1ыф1 — “благородный муж”, л1ыф1ыгъэ — “благородство”. Сложилось мнение, что благодаря мужеству наилучшим образом проявляются наиболее важные человеческие свойства, в том числе доброта и сострадание. Часто эти качества прямо соотносятся с мужеством, поэтому в толковом словаре адыгейского языка человечность определяется как мужество — л1ыгъэ и сострадание — гущ1эгъу. Если человек добродетелен, о нем говорят, что он обладает мужеством, характеризуя так и мудрого старца, и скромного, исполнительного юношу, и прекрасную хозяйку, хранительницу домашнего очага. Парадигма мужества, ее тесная связь с понятиями совести, чести, благородства как нельзя лучше отображается в суждениях, концентрирующих внимание на чертах, несовместимых с образом настоящего мужчины, ср.: Л1ым и л1ыгъэ лэгъунэм щи1уатэркъым (Настоящий мужчина не похваляется своими подвигами в гостиных); Л1ы и псалъэ епц1ыжыркъым (Настоящий мужчина не изменяет своему слову); Л1ыр итам ш1эфыгъуэжыркъым — “Настоящий мужчина не жалеет о дареном); Езым хуэдэл1 зыубыр л1ыкъым (Кто хулит такого же мужчину как и он, тот не мужчина); Л1ым л1ы ищхыжыркъым (Истинный мужчина не учиняет расправу над таким же мужчиной, как он сам); Л1ым зигъэгусэркъым — (Истинный мужчина не обижается). Мужество, как явствует из сказанного, сплав собственно волевых и моральных качеств. Практически это понятие охватывает все наиболее важные нравственные ценности, ко с заметным акцентом на волевых усилиях и качествах, необходимых для поддержания и развития морали. Происходит, одним словом, взаимный обмен значениями: волевые свойства (храбрость, решительность, стойкость и т.д.) оказываются в ореоле высокой нравственности и, напротив, общеизвестные нравственные качества (щедрость, человечность, справедливость, деликатность и т.п.) предстают как проявления истинного мужества. В конечном итоге это ведет к взаимному усилению личностных свойств: воля укрепляется и облагораживается нравственностью, нравственность повышает свою весомость и значимость за счет воли. Легко представить негативные следствия устранения подобных связей: воля превратилась бы в слепую и неуправляемую силу, а нравственность — лишилась необходимой энергии. “Мужество, — подчеркивал в данной связи Дж. Локк, — является стражем и опорой всех других добродетелей, и без него человек навряд ли будет тверд в исполнении своего долга и навряд ли проявит характер истинно достойного человека”. С другой стороны, многие решительные и, несомненно, рискованные действия воспринимаются как морально ущербные, если они лишены нравственного обоснования и оправдания. Чаще всего их связывают с отсутствием стыда, совести, сострадания, с недостатком воспитания или ума. В таких случаях говорят: ар л1ыгъэкъым — “это не мужество”, подчеркивая, что налицо в данном случае проявление иных, несовместимых с истинным мужеством свойств: жестокости, распущенности, самонадеянности и т.п. Мы сталкиваемся здесь с важной для этической теории и практики проблемой морально релевантных и иррелевантных аспектов социального действия. Оценочные суждения типа ар л1ыгъэкъым помогают не только ставить, но и решать эту проблему, и при том очень оригинально и эффективно — путем “высвечивания” поступков или действий, которые ошибочно, только на основании внешнего сходства или по недомыслию могут быть отнесены к категории мужественных. Особо следует сказать о специфике естественных и культурных детерминант мужества. По традиции, идущей из глубины веков, силу духа относят к числу врожденных свойств и отсюда устойчивые определения и характеристики: янэ л1ыуэ кьилъхуащ (мужем из утробы матери вышел); дыгъужъыгу к1уэц1ылъщ (в груди сердце волка); дыгъужьыгу ишхащ (сердце волка съел); гу к1уэц1ылъщ (с мощным сердцем в груди); гущхуэ к1уэц1ылъщ (большое сердце в груди). Сложилось мнение, что материальный носитель мужества формируется еще в утробе матери, и в этом качестве выступает сердце, как один из самых важных механизмов в телесной организации человека. Некоторым отдельным свойствам данного органа придают особое значение. Большое и широкое сердце — гушхуэ ассоциируется с храбростью, отвагой, благородством. Человек с маленьким или, как говорят обычно — узким сердцем (гузэв) боязлив, пуглив, малодушен — гузэваг. Состояние отчаяния, растерянности, смятения, парализующего страха передается через известное сочетание гу к1уэд — “потеря сердца”. Отсюда устойчивые выражения: у потерявшего сердце (присутствие духа) ноги не идут”. У всадника, потерявшего сердце, конь не идет”. Очень оригинален и другой известный афоризм: Л1ым ик1уэц1 л1ы итщ — “Внутри мужчины мужчина”. Тем самым подчеркивается, что об истинно мужском характере нужно судить не по внешнему облику, а по внутренним, скрытым от глаз качествам. Разумеется, идеальным считается гармония внешних, достаточно ярких признаков мужской силы и внутренних, подлинно мужских свойств — храбрости, отваги, самообладания. Поэтому, отдавая должное могучему телосложению, большой физической силе, адыги с уважением, даже восхищением говорят о таких людях: шаджащэ — “богатырь”, л1ы бланэ — “силач”, л1ы бжъыф1э — “статный”. Однако в конечном итоге не внешние признаки, а внутренняя энергия и сила духа выступают в качестве высшей инстанции мужества. Только они и определяют характер действий человека в минуту опасности. Говорят: Шухэр зэдилъмэ щхьэж игу илъыр ещ1эж — “После того, как всадники ринутся в бой, каждый из них совершает лишь то, что заложено в его сердце”. Это означает, что в бою, в любых других экстремальных условиях, каждый человек действует сообразно индивидуальной, свойственной только ему силе духа, хотя перед боем кажется, что все воины одинаковы — и по облику, и по решимости действовать храбро, не на жизнь, а на смерть. Но в таких случаях актуальна и дает о себе знать не только природная храбрость. К ней присоединяется храбрость, основанная на понятиях о чести и бесчестии. Она дополняет, многократно усиливает, “врожденное” мужество. На первый план выступает здесь этический страх — шынэ-ук1ытэ, боязнь прослыть трусом, покрыть себя позором, “потерять лицо”, лишиться уважения и самоуважения. В отличие от обычных эмоций страха, парализующих или дезорганизующих деятельность, этический страх организует, мобилизует волю и в этом смысле противостоит животному страху или страху смерти. Хорошо отображается связанная с этим борьба мотивов в одной из героических песен: Ды1уохьэри — даук1 Ды1уок1ри — дауб. Вступим в бой — погибнем, Отступим — покроем себя позором. В таких случаях мужество-доблесть выбирает первое, то есть — гибель и честь и отвергает второе — жизнь и бесчестье. Воинское мужество поддерживается силой общественного мнения, сознанием позора, который ожидает человека, дрогнувшего в бою. Нравственной пружиной или подоплекой славных поступков является часто именно страх, но не животный или инстинктивный, а этический. Сложилось мнение, что доблесть выводит человека из состояния аморального покоя, оцепенения, ступора, ср.: Пабжъэм хэсыр л1ыгъэм къыхеху — “Мужество (доблесть) гонит человека из укрытия”. Своеобразна внутренняя логика доблести и доблестных поступков. Обычно это острая, кратковременная активность, актуальная в моменты опасности, неопределенности, когда достижение нравственной цели связано с известным риском я невозможно без преодоления серьезных внешних и внутренних препятствий, без борьбы мотивов и психологической мобилизации. По адыгским понятиям, хахуагъэ — победа человека над обстоятельствами и над самим собой. Известно, что представления о возможных негативных следствиях поступка (физический, материальный или “моральный” ущерб) способны парализовать активность человека как раз в тот момент, когда долг обязывает действовать быстро, решительно, хладнокровно. В такие моменты и включается механизм мужества-доблести, он призван подавить робость и страх, открыть дорогу нравственно-оправданным действиям. Говорят: Уисынуми е1уб — “Зная, что обожжешься, все равно хлебни”; Жыжъэ плъэм и адэ илъ ищ1эжыркъым — “Смотрящий далеко вперед не отомстит за кровь отца”. Подчеркивается, что есть ситуации, в которых не рекомендуется долго размышлять, взвешивать все “за” и “против” поступка, предписанного этикой. Это относится в равной степени и к другой форме доблести, именуемой обычно гражданским мужеством. Оно проявляется главным образом в сфере социального общения и связано с открытым, смелым и эффективным воздействием на людей, с умением высказать свою точку зрения на те или иные общественные проблемы, предложить свои пути их разрешения. Это большая ответственность, которую не каждый сможет и вправе на себя взять. Но тот, кто справляется с такой ролью или задачей, вызывает уважение как доблестный человек — хахуэ. Иными словами, доблесть тесно связана с “публичностью”, с мужеством социальной активности, с умением принять удар на себя и быть впереди, решительно и смело вмешиваясь в ход общественных дел. Остерегаясь прослыть беспринципными и малодушными, такие люди твердо идут в избранном направлении, несмотря на большие потери, лишения, невзгоды. К этому побуждает уверенность в том, что подавляя страх и проявляя мужество, можно приобрести репутацию “благородного мужа”. Традиционно для черкеса не было и нет большей ценности, чем такое признание и это в немалой степени способствовало формированию кодекса чести адыгского рыцарства, сопоставимого с японским бусидо. Мы знаем, что по сей день бусидо оказывает воздействие на мышление и поведение японцев, что напоминает в какой-то мере ситуацию адыгского общества: наблюдается известный конформизм, основанный на желании быть и слыть мужественным. Конечно, при этом нельзя сводить все к простому честолюбию. В социокультурном обосновании мужества принимает участие вся система действующих моральных принципов, свойств, установок. Например, существенное значение имеет управляющий волей разум, как дополнительная сила, которая дается человеку сверх природных сил и возможностей, ср.: Ц1ыфым к1оч1э лыеу хэлъыр акъылщ — “В резерве человека сила разума”. Истинными считаются лишь такие формы и проявления мужества, которые сопряжены с анализом и правильной оценкой ситуации, а также с самоанализом — с учетом имеющихся в распоряжении человека знаний, навыков, средств. Увеличению жизненных сил личности способствуют, как известно, некоторые связи и отношения социального пространства, постоянно используемые в ходе деятельности: влиятельные родственники, верные друзья, высокая должность, большие деньги, вера в Бога и т.д. Но наибольшее значение имеют все же моральные устои личности как главная, сверхдоминантная опора личности в ее “схватке с жизнью”. Этика мобилизует внутренние силы и возможности человека, позволяет выдержать самые тяжелые испытания. В современной социологии и психологии среди факторов “силы” личности не зря называют наряду с богатством, высокопоставленными покровителями, друзьями еще и моральные ценности. В конце концов все зависит не столько от суммы всевозможных внешних фактов и отношений, сколько от локуса самовосприятия. Очень важно, чтобы человек ощутил себя достаточно сильным и независимым — хозяином своей судьбы. Мужество относится к числу как раз тех культурных ценностей, которые способствуют формированию такого самовосприятия. Во взаимодействии способностей человека с наличными социальными условиями мужество раздвигает границы или масштабы самореализации и адаптации. Обычно это способствует развитию так называемого “эмоционального интеллекта”, который лучше справляется с решением сложных жизненных проблем, включаясь в действие в критических ситуациях, когда, казалось бы, все возможности исчерпаны, надежды рухнули и нет уже шансов на успех. У адыгов, также как и у других народов, принято считать, что жизнь — это испытание на прочность нравственных устоев личности или группы. Поэтому рекомендуется с честью переносить удары судьбы — не ожесточаясь, не жалуясь, сохраняя доброе отношение к людям. Говорят, что опуская руки, предаваясь унынию и отчаянию, человек открывает доступ негативным реакциям, становится легко уязвимым, способным сбиться с нравственного пути. Чтобы воспрепятствовать этому и “включается” механизм мужества-стойкости; он помогает с честью выдержать тяжелые испытания, сохранить присутствие духа. Такой человек не будет сломлен, не нарушит нравственный закон, не станет искать оправданий своих неудач в неблагоприятном стечении обстоятельств. Девизом истинного мужества стал в силу этих причин известный призыв: “Пусть не дарует мне судьба (удача) того, что я не заслужил своим мужеством” (Си л1ыгъэм къимыхьыр, си нэсып къыремыхь). Это, в сущности, вызов, который бросает мужество судьбе. Стоицизм сродни храбрости, воинскому мужеству. С образом настоящего мужчины несовместимы страх, робость, паническое отступление. Самообладание и стойкость не зря сравнивают с непоколебимостью земной тверди: Щ1ыр къэмыщтэу къэщтэнукъым — “Не дрогнет, пока земля не содрогнется”. С другой стороны, одной из основ стоицизма и неотъемлемым свойством стойкости считается физическая выносливость — бэшэч. Практикуется сравнение стойкости и выносливости настоящего мужчины с признанной выносливостью и благородством чистокровного кабардинского скакуна: Адыгэшрэ л1ы бэшэчрэ. Это, кроме всего прочего указание на взаимное соответствие достоинств всадника и коня, которое имело первостепенное значение для черкесского воинства, было составной частью спартанского воспитания. Утверждают, что в походах черкесские воины питались две-три недели таким количеством пищи, которое воинам других народов едва хватало на три дня. Кроме того, с раннего детства их приучали спокойно, без жалоб и стонов переносить боль и физические страдания. Часто в этой связи приводят в пример абадзехского воина Кербеча. Смертельно раненый, он попросил привязать его к балкам на потолке, чтобы встретить своего отца, пожелавшего с ним проститься, стоя, как подобает мужчине. Другой пример — Андемыркан, один из главных персонажей феодального эпоса. Согласно преданиям, смертельно раненный в неравном бою с группой, ненавидевших его феодалов, он умер стоя, опершись на меч. К выносливости примыкают терпеливость и воздержание — способность жить, не повинуясь слепо велениям элементарных, чаще всего витальных, нужд и потребностей. Это еще одна форма мужества-стойкости, именуемая шы1э. К ней приучают с детства, разъясняя, что неприлично жаловаться на усталость, жажду, недосыпание, голод, холод, жару и т.п. Взрослому человеку это помогает бороться с желаниями, страстями и держаться с достоинством, не расслабляясь. Обычно о плохом настроении или недомогании если и говорят, то в полушутливой форме, как бы извиняясь за свою слабость. В повседневных контактах необходимо быть бодрым, подтянутым, внушая окружающим спокойную уверенность в своих силах и возможностях, передавая другим как эстафету хорошее настроение. Таким образом, мужество — сложный социокультурный комплекс, который проявляется по-разному в зависимости от целей и условий, от содержания и обоснования выполняемой деятельности. Еще Аристотель подчеркивал, что “люди бывают мужественны по разным причинам” и в связи с этим выделял пять видов мужества: гражданское, воинское (мужество опытных), от незнания, от гнева, от самонадеянности. Это более чем поучительная классификация, не утратившая своей значимости по сей день. Нужно только помнить, что внутренним основанием для выделения трех последних видов мужества является либо дефицит информации, либо та или иная форма невежества или помутнения сознания. Поступки, совершаемые по этим причинам, отличаются, как указывал сам Аристотель, сравнительно низким нравственным качеством. Что же касается адыгской этики, то она отвергает связь таких действий с мужеством и рекомендует подавлять любую инициативу, возникающую под влиянием гнева, самонадеянности, при отсутствии необходимой информации. Вспомним указание Ж. Казаноко: “Охваченный гневом к делу не приступай” (Губжъ къыспкъырошасэ жып1эу 1уэху йумыхьэжъэ). Или частично уже упоминавшиеся ранее и широко известные изречения типа: “Честь ставь выше мужества” (Л1ыгъэм ипэ напэ); “Разум ставь впереди мужества” (Л1ыгъэм ипэ акъыл); “Не храбрись, когда противник невзрачный” (Л1ым фэ теткъым жып1эу йумыку); “Не храбрись, когда враг мал числом” (Мащ1эщ жып1эу утемыгушхуэ) и т.д. Перед нами взвешенное отношение к мужеству, возникающее лишь на почве развитой моральной рефлексии. Адыгская этика предлагает концепцию нравственно наполненных и обоснованных видов мужества и в этом качестве выделяет: доблесть, стойкость, толерантность, благородство. Они взаимно дополняют, усиливают, поддерживают друг друга. Доблесть побеждает угрожающий нравственности страх; стойкость противостоит разрушительному действию страданий, лишений, страстей; толерантность поддерживает позитивное внимание и позволяет воздержаться от импульсивных реакций, необдуманных поступков. Наконец, мужество-благородство — л1ыф1ыгъэ является источником великодушия, справедливости, самоотверженного служения людям. Это мужество самой высокой пробы, в основе которого лежит твердое убеждение в том, что добро и благодеяние требуют больших жизненных сил, что обычно гораздо легче навредить людям, чем помочь. “В злодеяниях нет мужества, мужество в благодеянии” — говорят в данной связи (Бзаджэ пщ1эныр л1ыгъэкъым, л1ыгъэр ф1ы пщ1энырщ). По своему нравственному содержанию такое мужество совпадает с сочувствием, состраданием, толерантностью. Это умение прощать и быть признательным, преодолевать зависть и гордыню, защищать права униженных и обездоленных. Л1ыф1ыгъэ — мужество добрых деяний, оно требует не только внушительных сил и средств, но также и в еще большей степени большого и благородного сердца, которое является как бы органом или внутренней пружиной толерантного сознания и поведения. Существует, вообще говоря, целая иерархия различных форм толерантности, в которой низшие, психофизиологические формы причудливым образом соединяются с высшими, наполненными более богатым духовным содержанием. Именно в этом смысле следует говорить об известной дистанции между терпением, сдержанностью, самообладанием — с одной стороны и терпимостью — с другой. Однако почти во всех подобных случаях на первый план выдвигается воля, сила нравственных позиций и устоев личности. Но сила в данном случае имеет такую же размерность, что и власть. Поэтому толерантность может рассматриваться как одно из проявлений мужества и власти и прежде всего — власти над самим собой, свободы самоосуществления. Таким образом, и здесь на первый план выступает конструктивная в основе своей функция саморазвития и самодисциплины. Мужество позволяет человеку правильно построить свою жизнь в ее сложном взаимодействии с внешним миром. Но нередко, основанное на этом ощущение силы и власти выходит из под контроля разума и, перерождаясь в самонадеянность, влечет за собой скрытую и открытую борьбу за право быть и называться более влиятельным и сильным. Вектор силы и власти переносится при этом на других людей, которых человек воспринимает теперь как соперников, как помехи на пути к самореализации. Зреет постепенно убеждение в том, что необходимо эти помехи устранить. Считая такой выбор ошибочным и осуждая людей, включившихся в такую, чаще всего — деструктивную, порочную состязательность обычно говорят: Л1ыф1ыгъэ зэригъахуэркъым — “Не желают уступить друг другу в мужестве”. Традиционная мораль и общественное мнение отвергают стремление к превосходству, дух и суету безоглядного соперничества; предосудительным считается само желание быть или слыть лучше всех. Сила характера в том, чтобы, не завидуя другим, спокойно и добросовестно выполнять свой долг и свое дело — то, к которому ты более всего предрасположен. Поэтому путь к благородному мужеству открыт для всех, независимо от происхождения, материального положения, способностей, рода занятий. Любое полезное дело является по-своему важным, большим, благородным: все зависит в конечном итоге от страсти, энергии и изобретательности действующего лица, от того, насколько вкладывает он в дело свою душу. Большую известность получили афоризмы Ж. Казаноко, в которых хорошо отображается такая позиция: 1уэху ц1ык1у щы1эркъым, л1ы ц1ык1у мыхъумэ — “Не существует малых дел, есть только малые мужи”; 1уэхум зэрыпхуэщ1 инагъщ — “Дело велико настолько, насколько его возвысишь”. Подчеркивается, тем самым, что мужество проявляется и проверяется в отношении к делам. Люди, которые ценят дело и успешно с ним справляются приобретают репутацию благородных или больших мужей — л1ышхуэ. Напротив, пренебрегающие делами, не способные как следует их исполнить, считаются “малыми”, неблагородными мужами — л1ы ц1ык1у. Такое восприятие благородного мужества выдержано в лучших традициях этической рационализации мира, является свидетельством демократизма и больших мобилизационных возможностей традиционной адыгской этики.
Бгажноков Б.Х.
